Форум » Рассказы, Анекдоты, Истории, Стихи » Щенок породистой породы » Ответить
Щенок породистой породы
Tamir: Глава из книги А. Константинова Свой-чужой - 003. Реализация. Штукин (прошлое – сентябрь 1999 года) Однажды вечером Штукин заглянул в кабинет к оперуполномоченному Жене Радину, у которого обычно собирались те, кого никто не ждал дома. У Радина уже сидели Уринсон и Потемкин. Молодые люди откровенно маялись, всем хотелось выпить, а денег не было совсем. Самое неприятное заключалось в том, что и занять было не у кого, поскольку лимит и доверие дежурной части себя исчерпали. Так называемую «девятку», то есть средства, выделенные на материальную помощь спецаппарату (осведомителям) давным-давно уже списали на кормление понятых, правда, сами понятые об этом и не догадывались. Достав из смятой пачки «Петровских» последнюю сигарету, Радин неуверенно предложил: – Может, на «пьяный угол» нагрянем? – Перебор! Позавчера с убойщиками и так пол-ящика смели у барыг, совесть надо иметь! – возразил Уринсон. – А чего это убойщики на чужой каравай залезли? – разозлился Радин. Уринсон постарался защитить убойную группу: – А ты знаешь точное место, где концентрируются убийцы? Потемкин вздохнул и уныло выдвинул еще одно предложение: – Может на рынок к черным? – В лицо знают – не откроют! – Радин знал, что говорил. Последний спонтанный набег залегендированный под операцию «Эмигрант» на Андреевский рынок закончился целой делегацией от администрации рынка к начальнику УБЭП района. Шуму было много. Начальник УБЭП пообещал принять меры и таковые попытки действительно предпринял. – А кто от следствия? – поинтересовался Штукин. – Маленкова, – криво ухмыльнулся Уринсон. – М-да… – повесил голову Валера. Маленкова была майором милиции, женщиной с интересной судьбой и богатым жизненным опытом. Безденежных оперов она на своем веку видала и перевидала. Маленкова, если и давала в долг, то только под залог табельного оружия. А у оперов оружия на руках не было, им временно запретили его выдавать, после того как Уринсон в кафе «Бригантина» выстрелил в барабан музыканту Лыскову. Штукин и Радин при этом дико гоготали. Лысков этот был однокурсником Уринсона и в свое время не давал Боре списывать… Штукин почесал затылок и встрепенулся: – А может быть, что-нибудь из вещдоков продадим? Четыре пары глаз начали осматривать кабинет Радина, но ничего ценного, кроме двух треснувших лобовых стекол от «москвичей» и бампера от старой «Волги», не обнаружили. Все тяжело вздохнули. И в этот момент в кабинет через неплотно прикрытую дверь юркнул непонятно откуда взявшийся щенок. Он вперевалочку подбежал к столу, на котором сидел Радин. Опера молча уставились на будущую собаку. – Дверь в ОУР не заперли, что ли? – предположил Радин. – Слушайте, а щенок-то породистый! – родился преступный умысел у Уринсона. – А ты что – собаковед? – съязвил Штукин, хотя и он отлично понял, куда клонит собрат. – Породистый щенок всегда имеет толстые лапы, толстый живот. Толстую шею… – подняв взор, Потемкин считывал информацию с потолка. – Это ты породистого колобка описываешь! – засомневался Штукин. – А в Китае собак едят! – ни с того ни с сего вспомнил Уринсон. – Ну, ты вообще уже того! – спохватился Штукин. – А еще в Академии госслужбы учился! – Действительно, где мы его варить-то будем? – удивился Потемкин. – Очумели совсем! – рявкнул Штукин и отечески взял щенка на руки. – Не хватало, чтобы нас застали при попытке сварить собаку в кастрюльке при помощи кипятильника! – Ну, знаешь, голод – не тетка! – обиделся Уринсон. – Так мы по стакану вмазать хотели или сожрать кого? – разозлился из-за того, что главная тема беседы ускользала, Потемкин. – Ошейник какой у него дорогой… – А что, с ошейником собака потеряться не может? – предположил Радин. – В коридоре ОУРа? – возразил Валера. – Смотри-ка, урчит, посапывает. – Между прочим, породистые щенки до сотни зеленых стоят! – сформулировал, наконец, идею Уринсон. – Какой породы? – заинтересовался Радин. – Породы! – передразнил Уринсон. – Нынче все редкие породы в моде. Породистой породы! – Мы же не против, – сказал Потемкин, внимательно взглянув на Штукина. – Этот какой породы? – Я думаю, овчарка, – предположил Уринсон. – Овчарка – это банально! – не согласился Радин. – Какие породы еще знаете? – Пудель! – ожил Штукин. – Артамон! – взорвался Радин. – Он же у тебя в руках – какой он на хрен пудель! Воцарилась пауза. – Гончие есть, – слабо надеясь, что предложение будет принято, огласил Уринсон. – Сам ты легавый! – хрюкнул Потемкин. – Ты кино про царей смотрел? Там гончие худые! А у нас – в форме тефтели! – Знаете, он у нас кто? – осенило Уринсона. – Господи, кто?! – насторожился Валера. – Только не пугай! – Я вот только не помню, как они точно называются, – начал Уринсон. – Чу-чу, там, или Чав-Чав… Их едят, как деликатес… – Ты слышишь себя-то? Чав-чав!!! – рассвирепел Штукин. – Тебя чему в твоей Академии учили?! – Действительно, как мы его продавать будем? – поддержал Штукина Потемкин. – Купите Чав-чав, пожалуйста! Несолидно! – Ну вас!… О! Есть еще порода шпиц! – вскрикнул Уринсон. – Это более-менее, – остался доволен Потемкин. – А шпиц будет чавским! – смекнул Радин. – В каком смысле? – недопонял Уринсон. – Ну, овчара немецкая… там другая порода ирландская, я слышал… а шпиц наш Чавский, – выстраивал логическую цепочку Радин. – Во! Придумал! – заорал Уринсон. – Порода эта шпицчав называется! – Точно! – А что, – красиво! Уринсон выглянул в коридор и отпрянул. Там он увидел дежурного по отделу Шулого и какого-то приличного гражданина, оба растерянно оглядывались. – Шухер! Кажись хозяин! – предупредил Уринсон. – К нам жало засунут, как пить дать! Штукин приподнял щенка и хаотично начал метаться по кабинету. Усмотрев огроменную коробку на шкафу, он привстал на цыпочки и по баскетбольному скинул в нее бедное животное. Раздалось шуршание, затем всплеск и бульканье. В коробке почему-то оказался старый аквариум с дохлыми рыбками, скисшей коричневой водой и такого же цвета мертвыми водорослями. – Куда ты его! – встрепенулся Радин и, подставив табуретку, вытащил мокрого испуганного щенка обратно. На табуретке было по-партизански вырезано перочинным ножом: «Радин, я тебя не боюсь!» и фломастером – «Всех легавых топить в сортире». Как Женя ни морщился, но все равно замочил пиджак. В кабинете пахнуло погребом. Щенок громко заскулил, наглотавшись водорослей, и задергал лапами. Потемкин с перепугу схватил валявшуюся около батареи форменную ушанку и прижал к его морде, озираясь на дверь. Они были похожи на театральных злодеев, скрывающих зерно от продотрядов. – Не утопим, так задушим! – застонал Штукин. – Поздно! Не отдавать же в таком виде! Потом будут говорить на совещании, что допились до белой горячки, собак пытали! – достаточно резонно парировал Потемкин, оторвав на секунду шапку от щенка. Щенок успел набрать прокуренного воздуха в легкие. Действительно, недавно в ГУВД пришла жалоба, что оперуполномоченные Потемкин и Уринсон надевали противогаз на задержанного Хутькова Д.Б. и пережимали шланг, что явно свидетельствовало о практике пыток в ОУРе. Справедливости ради надо заметить, что гражданин Хутьков Д.Б. забыл указать мотивировку «палачей». А задержал его Штукин, когда он висел на водосточной трубе и подсматривал в незакрашенное окошечко женского отделения бани. По району в то время шла серия развратных действий в отношении малолеток. Хутьков оказался не причем, но, тоже… нечего! Да и профилактика ему. Ручка двери повернулась. Спасло лишь то, что с первого раза она открывалась последний раз лишь пять лет назад. Радин с грохотом выдернул нижний широкий ящик своего стола, а Потемкин затолкал туда собаку, вдавив ее все той же шапкой в глубь ящика. Радин лихорадочно набросал туда шматок скомканной копировальной бумаги и прижал живое существо контрольно-наблюдательным делом под условным наименованием «Вурдалаки». Это КНД уже вторую неделю разыскивал проверяющий из штаба. «Не могло пропасть! У нас ничего не теряется. У нас плохо находится», – уверял начальник отдела. Уринсон и Штукин грохнулись на диван с отломленной спинкой, успев включить телевизор «Самсунг». «Самсунг» включился на девушке, которая очень громко призывала верить в Христа, носилась по сцене и причитала. Пульта под рукой не было, поэтому унять ее не удалось. Дверь распахнулась. В кабинет бодро шагнул Шулый. За ним – недоверчиво озираясь, добротно одетый мужчина лет сорока в импортных очках. – Тут у гражданина пытались Жигули угнать… – начал беседу Шулый. – Так пытались же, – нервно-безразлично перебил Штукин, не отрывая взгляд от экрана. – Он пришел делать заявление, – повысил голос Шулый, пытаясь перекричать баптистку. – С собой принес щенка. – Щенками при старом режиме брали, – сыронизировал Потемкин, скрестив руки на груди. Что-то в интонации Потемкина дежурного опера насторажило. – Щенок этот, пока мы беседовали, пропал, – тон Шулого стал понемногу густеть. – А он свидетелем проходит у тебя? – поинтересовался Уринсон. Потерпевший уже успел протиснуться в кабинет, нервно озираясь. Он явно не ожидал увидеть в кабинете угрозыска, что два сотрудника сидят перед телевизором, который голосом профессиональной миссионерши надрывался: «…Бог сотворил человека с состоянием поиска… Ибо оно не от нас изошло, то есть Бог будет разбираться, когда срок закончится… Если нет общения с творцом, то много людей гибнет… Что же приводит к жестокосердию?». Уринсон, перехватив взгляд, объяснил: «Цельный день душишь гидру. Часок-другой душой помягчать! А вы не веруете? Вам жить под гневом божьим!» Потерпевшего дернуло перекреститься, но он удержал себя. – Я чего-то не понял по поводу щенка? Это что, намек? – встал из-за стола Радин. В этот момент щенок завозился в ящике. Уловив звук, Радин истерически шарахнул носком ботинка о ящик стола и, брызгая слюной, пошел в атаку: – Без году неделю в сыске, а уже голосок прорезался! Это тебе не лицензии у ларечников проверять!! Мы вчера у Нателлы с пятой линии Костю-Волго-Дона взяли! Четырежды в федеральном розыске! Он Канаеву полгривы отодрал! – Ты чего, контуженный? – опешил Шулый. – Я просто спросил. Потерпевший, почувствовав недоброе, вынырнул в коридор. Потемкин поддержал инициативу: – Просто не так спрашивают! Ты приди, с кока-колой «Лайт», посидим… – Ну вас, к лешему, – бывший сотрудник УБЭПа хлопнул за собой дверью. – Не на таких напал! – буркнул гордо Радин, рассматривая впопыхах взятую в руки фотографию. – И вообще, что это за харя на моем столе? – фото он развернул к коллегам. – По-моему, без вести пропавший какой-то, – поднатужился Штукин. – Значит я правильно его, как налетчика, показываю всем терпилам. Может срастись, – удовлетворенно сказал Радин. – Да, некрасиво получилось бы, если бы такого вернули, – вынимая затравленное и оглушенное животное из ящика, сказал Потемкин. Радин зашвырнул фотографию в глубину ящика вместо щенка. – Боря, проверь, – мотнув головой в сторону двери, скомандовал Штукин. Уринсон ухом приложился к косяку и огласил: – Стоят в коридоре, шепчутся. – Не доверяют значит, сволочи, – приговорил Штукин. – Давай-ка через окно его вынесем! – осенило Потемкина. Уринсон и Штукин вышли из кабинета, насвистывая. Вызывающе прошли мимо Шулого и потерпевшего. Подошли со стороны улицы к окну. Постучали тайным стуком. – Тук-тук. Не здесь ли торгуют шкурками ондатры? – постучал Уринсон. – Свои, – отозвался Радин и начал операцию. – Передавай! Завернутого в грязное вафельное полотенце щенка Радин начал пропихивать в форточку. На полотенце можно было разглядеть чернильный штамп: «Роддом № 4». – Держишь? – Держу! Щенок дернулся телом и выскользнул. Упал он между рам. Окна не мылись и не открывались с полвека. Щенок мягко приоконился в сноп паутины, ваты, хабариков, обрывков бумаг. – Тварь какая! – разозлился Потемкин. Щенок безумно запищал и зацарапал стекло. – Твою мать! Ничего по-человечески сделать не можешь! Доставай быстрей! – нервничал Штукин. Радин быстро сообразил, что рука не достанет до подоконника между окон. Ставни были прилипшие намертво. Выдернув провод из неработающей лампы, он слепил петлю, опустил ее в проем и умело подцепил бедного щенка посередь туловища. С трудом его подняли и высунули-таки в форточку. Коллеги на улице его приняли и быстро спрятали за пазуху Уринсону, укутав в то же полотенце, уроненное пару раз в лужу. Штукин и Уринсон, отбежав от РУВД, дождались Радина. Радин с Потемкиным, облизывая запястье, зло прошипел: «Укусил! Собака!» И только теперь они подумали: «А кому продавать-то?» После коротких препирательств сошлись на заведующей секции «Вина» гастронома «24 часа» на Среднем. Заведующую звали Аэлита. Чего смешного? Это ее родителей благодарить нужно. Штукин имел с ней непродолжительную связь. Связь прервалась из-за оговорки Штукина – он назвал Аэлиту Леной. Он объяснял потом, что Лена – это сокращение от Аэлиты. Но заведующая не согласилась. Она посчитала, что Лена – сокращение от Елены Пруштиной, ее сменщицы. В дверь ее квартиры позвонил Радин. – Кто это, ночью? – услышали они недовольный женский голос. – Это Женя Радин. Открой на минутку, – елейным голосом откликнулся опер. – Незачем открывать! Так говори! – При чем тут выпить! Мы тебе ризенчаву приперли! – произнеся это, Радин подумал о том, что о другой породе, вроде бы, договаривались. Заведующая настолько не ожидала этого «ризенчау», настолько не поняла, что это такое, что, повинуясь женскому любопытству, открыла дверь. Свет из квартиры упал на ее давних знакомых. Уринсон решил ошеломить товаром. Он резко вытащил из-за пазухи щенка и сунул женщине в физиономию. Аэлита, подняв руки к вискам, завизжала. Зрелище было не для слабонервных. В руках Уринсона еле живой, испачканный мордой в черной копировальной бумаге, склизкий и вонючий из-за плавания в аквариуме, обмотанный межоконной паутиной шевелился щенок. Он шипел, как змея. – Чего ты орешь! – начал успокаивать свою бывшую любовь Штукин. – Для тебя же старались. – Что это? – прижимаясь к дверям, еле смогла выговорить Аэлита. – Щенок это! Редчайшей породы – шпиц, какой-то там, хрен выговоришь! Таможенники знакомые принесли. Иностранец один хотел нелегально переправить к себе в Англию. У них там это, знаешь, сколько стоит? – Сколько? – машинально спросила Аэлита. – Сто баксов! – не выдержал Потемкин. – Дурак ты! Это у нас сто баксов, а у них вообще!!! – покривился оговоркой Штукин. – От меня-то что вы хотите? – Вот ты даешь! Ты ведь хотела себе кого-нибудь… Сама говорила – мужика нет! – Ну уж лучше с такими мужиками как вы, чем с этим чудовищем! – Он что, чуть грязноватый-то? Его в трюме, в тайнике хотели с Родины увезти, – объяснил Радин. У Аэлиты появилось подобие саркастической улыбки. – Слово офицеров! – упрочил ее сомнения Потемкин. – Дремучая ты баба! Знаешь какая оперативная обстановка в районе? А мы знаем! Шапки снимают – раз! Развратные действия – сериями – два! – начал объяснять тяжелые перспективы жизни без собаки Уринсон. – Наконец-то! Хоть бы кто развратил! – Берешь или нет?! Утро скоро! – не выдержал Радин. – Сколько? – Для тебя полтинник! – ухнул Радин и сам не поверил своей наглости. – Зеленых! – добавил Штукин. По гримасе Аэлиты стало ясно, что цена ее несколько не устроила. – Да нам таможенникам полсотни отдать надо! – мотивировал цену Штукин. – И пограничникам!… – поставил точку в торговле Потемкин. – И, если по правде, мы на должностное нарушение идем. Тут Потемкин слукавил. Это было самое неприкрытое хищение в организованной группе. Суд усмотрел бы и «неприкрытую цинизму». Высокая дореволюционная дверь с вздохом захлопнулась. – Не прокатило. Оперативники уныло вышли из парадной. – Куда его теперь девать-то? – брезгливо осведомился Уринсон. Его рубашка промокла через полотенце. Он ощущал грязь кожей. – Кинологу отнесем, хоть одна собака на РУВД будет, – решил Радин. – Угу! Мы ее, как бактериологическое оружие супротив бандитов использовать будем, – хмыкнул Уринсон. Сокращая путь проходными дворами, сыщики вышли в небольшой сквер. Слышно было, как скрипели качели и чиркали взрослые ноги по земле. Раскачивался мужчина и что-то похмыкивал нескольким сидящим на деревянном парапете песочницы парнем. Сотрудники профессионально остановились, начали принюхиваться. – Шелкопляс Олег Васильевич по прозвищу Мыло, его централы просили отловить, поручениями завалили… – считал файл из своей памяти Уринсон. – В чем проблема?! – Да ни в чем, атакуем! Излишне шумно, громко переговариваясь о постороннем, оперативники подошли к компании. – Пацаны, стаканом не угостите? – попросил Уринсон и швырнул щенка в лицо Шелкоплясу. Щенок повис на рубашке у жулика. Следующие действия Уринсона были такими: он со всего размаху пнул подошвой злодею в грудь. Качели отъехали. Парень согнулся, но встал на ноги. Щенок хряпнулся на землю. Второй удар – ботинком – пришелся в лицо. Он уткнулся в землю, придавив щенка. Щенок под телом ранее судимого Мыло выглядел, как цыпленок табака, прижатый к сковородке. Щенок закрыл глаза молча. Он думал, что умер. В это время Радин и Штукин криками: «Лежать суки, уголовный розыск!!» повалили в песочницу всю компанию. Поднимая за волосы головы, прижатые лицами к грунту, оперативники причитали: – Ребятки, главное не ерепеньтесь. Неохота в вас стрелять. Стрелять, между тем, было не из чего. – Подъем! – скомандовал Уринсон Шелкоплясу. Тот, кряхтя, приподнялся и неожиданно, ухватив за заднюю лапу щенка, шарахнул им по Штукину. Валера отпрянул, что дало возможность щенку улететь в сторону и повиснуть на жестких ветвях кустарника. Шелкопляс отбежал на пару шагов, после чего он кадыком напоролся на бельевую веревку, заботливо растянутую между липами и рухнул на спину. На него прыгнул Потемкин и завернул руку за спину. Уринсон подобрал шкурку, которая раньше была породистым щенком. До РУВД опера доплелись спокойно, подпихивая задержанных. За Шелкоплясом приехали мигом, как только свели мосты. Жали руки. Обещали включить в приказ. Как впоследствии выяснилось – забыли. Остальных задержанных сфотографировали, дали по затрещине и выгнали. Сил беседовать уже не было. Щенка положили на диван и отечески прикрыли милицейской рубашкой. Щенок уже не скулил. От всего пережитого он устал, похрапывая и улыбался во сне. Животик его мерно покачивался. На утро начальник угрозыска Василеостровского РУВД Ткажевский, бегло похвалив за Шелкопляса, заговорщически начал расспрашивать о щенке: – Слушайте меня, начальник РУВД сегодня с утра просит разузнать и найти какую-то собаку. Хер какой-то с администрации района или театра какого-то вчера потерял. Пришел к нам заявлять и потерял… – Мы в курсе! И Шулый интересовался! Мы, как только оперативный сигнал по Шелкоплясу реализовали, так все дворы обошли. Вон он, в кабинете. Упарились! На совещании в РУВД, посвященном ежеквартальному отчету служб, руководитель управления коснулся и истории со щенком: – Хочется отметить не только отменные показатели группы по имущественным преступлениям. Недавно они вернули гражданину щенка, потерянного им. Кстати, начальнику блатной группы Мариинского театра! Вроде бы незначительный эпизод!… Прокатившиеся смешки, вызванные оговорками, шеф не заметил. – Вот именно – эпизод! – хрюкнул Шулый на втором ряду. – Но… Во-первых, сколько труда стоило обнаружить собаку ночью – все понимают!… – Боюсь не все, – хмыкнул Уринсон. – …Во-вторых, это сотрудники Штукин и Радин не стали формально рассуждать – чьи это обязанности, и футболить заявителя. Именно благодаря вот таким мелким, но добрым и крайне важным делам люди нам доверяют! На заднем ряду Потемкин синтерпретировал: «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай!» – Что за оголтелый антисемитизм!… – вспыхнул Уринсон. Никто не понял, по поводу чего он так завелся – из-за упоминания Аллаха, или из-за того, что его фамилия не прозвучала в речи начальника РУВД. – Интересные дела! Я на рубашку попал – не отстирать, псиной воняет. Идея моя, Шелкопляса я опознал… и мимо кассы! – не унимался Уринсон, даже чуть приподнявшись со стула, как бы ища сочувствия у коллег. Потемкин поддержал Борю вздохами. Радин и Штукин поскребли в затылках и поняли, что с них – «проставка»…
Ответов - 1
Игорь: если бы все ментовские истории так кончались
полная версия страницы